– Это не подходит, – сказала госпожа деКавуа. – Тамошние студенты – не самая лучшая компания для молодогочеловека в подобных обстоятельствах.

– Возле отеля Люин…

– Там очень уж близко игорный дом.

– Улица Сен-Жак, восемнадцать, неплохие комнаты…

– Кто хозяева? И кто там еще живет?

– Нотариус с супругой и дочкой девятнадцати лет…

– С дочкой? – насторожилась госпожа деКавуа. – Девятнадцати лет? Нет, и это не годится… Неужели все?

– Есть еще улица Могильщиков, одиннадцать. Владелец –почтенных лет галантерейщик, его жена служит кастеляншей в гардеробе королевы…Дочки нет, у них вообще нет детей…

– Кастелянша в гардеробе королевы… – задумчивоповторила госпожа де Кавуа. – Наверняка пожилая особа… Что ж, это, пожалуйчто, нам подходит… Вы слышите, д’Артаньян?

– Разумеется.

– Вы все поняли? Нынче же днем вы переберетесь на улицуМогильщиков, в дом номер одиннадцать, к… Как там его зовут, вашего галантерейщика,Оноре?

– Бонасье, – без запинки ответил дворецкий. –Его зовут Бонасье.

– До чего плебейская фамилия… – сказала госпожа деКавуа. – Однако это не имеет никакого значения. Так даже лучше. Ужнаверняка почтенная пожилая кастелянша королевы не станет для вас, милейшийд’Артаньян, очередным подводным камнем…

– Ну разумеется! – с готовностью ответил гасконец,сразу же представивший себе старуху ханжеского вида, с четками в руках,высохшую и неприветливую.

– В таком случае, отправляйтесь перевозить вещи.

– Непременно…

– Что же вы топчетесь?

Д’Артаньян, в тщетных попытках оттянуть неизбежное, стольрешительные перемены в жизни, крутой поворот в судьбе, осмелился даже не наробкий протест, а на почтительное замечание:

– Название улицы, дорогая госпожа де Кавуа, очень ужмрачное и – угнетающее…

– Ничего, вам не повредит, – безапелляционносказала госпожа де Кавуа. – Живут же люди даже на улице Дыбы – и не слышночто-то, чтобы это оказалось для них каким-то зловещим предзнаменованием. Естьвот, кстати, старинное поверье: тот, кто поселится рядом с кладбищем, будетжить долго и счастливо.

– У нас в Беарне нет такого поверья…

– А в Париже есть. Постойте-постойте… – у госпожиде Кавуа был вид человека, внезапно озаренного великолепной идеей. – Можетбыть, вы и правы… В том смысле… А почему бы не поселить вас у нас в доме,любезный д’Артаньян? Уж тогда вы будете у меня на глазах, и я смогу как следуетзаняться вашим воспитанием. У меня на шее – шесть детей, орава бестолковыхслуг, которыми постоянно нужно руководить, да вдобавок любимый муж – но ячувствую в себе достаточно сил и умения, чтобы заняться еще и вами…

– Уж это несомненно, – пробормотал себе под носгасконец.

И форменным образом затрепетал, как колеблемый ветром сухойосенний лист. Осуществи мадам де Кавуа свое намерение, жизнь гасконца, что онпрекрасно понимал, обратилась бы в сущую каторгу, некое подобие затворничествадевиц из хороших семей, которых до совершеннолетия отдают на воспитание впользующиеся хорошей репутацией монастыри. Безусловно, госпожа де Кавуапревзошла бы любую строгую аббатису…

Что хуже всего, на лице капитана де Кавуа моментальнорасцвела одобрительная улыбка – как догадался тут же д’Артаньян, супруг госпожиде Кавуа тут же сообразил, что в этом случае сам он непременно избавится оттолики бдительной опеки жены, переложенной частью на гасконца, и даже нескрывал эгоистичной радости…

– Нет, к сожалению, не получится, – подумав,сказала госпожа де Кавуа. – Дом у нас определенно тесноват, как ни ломаюголову, не могу придумать, как выделить вам комнату… Придется вам все жеотправляться на улицу Могильщиков…

– Как жаль! – лицемерно воскликнул д’Артаньян,себя не помня от радости.

В отличие от него, капитан де Кавуа огорчился непритворно.

– Да, и вот еще что, – сказала госпожа деКавуа. – До меня дошли слухи, что вы наравне с самыми отъявленнымипарижскими повесами развлекаетесь тем, что глотаете дым этой отвратительнойамериканской травы, как ее там… Что за ужасное новшество! Есть в этом что-то откозней врага рода человеческого: вспомните, кто пускает дым изо рта… То-то! И,наконец, это вдобавок ко всему еще и портит дыхание. Луи однажды из любопытствапредался этому новомодному пороку – и я его заставила полчаса полоскать ротароматной кельнской водой, потому что при попытке его меня поцеловать ощутиластоль неприятное дуновение, что описать невозможно…

– Госпожа де Кавуа, – истово произнесгасконец. – Даю вам слово дворянина, что собственными ушами слышал, какзаслуживающий всякого доверия господин де Ла Валет, недавно вернувшийся из НовогоСвета, рассказывал, что дымом никотианы там дышат многие, в том числе идуховные лица, даже один кардинал…

С типично женской логикой госпожа де Кавуа отпарировала:

– Ну и что? Духовным лицам не приходится целоваться сженщинами – по крайней мере, так им предписано… Обещайте покончить и с этойомерзительной привычкой, слышите?

– Обещаю, – уныло ответил д’Артаньян, готовыйпринести любые обеты и даже попытаться их выполнить, лишь бы покончить, наконец,с пребыванием в этом пыточном зале, где роль палача выполняла молодая иочаровательная женщина, способная, пожалуй что, и впрямь руководитькаким-нибудь министерством.

– Ступайте, – смилостивилась хозяйка. – Ихорошенько зарубите себе на носу, что наблюдать за вами я буду пристально. Горевам, если не сдержите обещаний!

Выйдя из дома де Кавуа, д’Артаньян побрел, не разбираядороги, столь удрученный и подавленный, что, вполне возможно, он не обратил быдаже никакого внимания на громкие насмешки мушкетеров короля в его адрес,прозвучи они рядом.

В таком расстройстве чувств он оказался впервые в жизни.Точности ради необходимо уточнить, что на главном месте, конечно, был страх – страхлишиться пусть и скромных, но достижений, пусть и подмоченной, но репутациипобедителя гвардейцев де Тревиля, покинуть Париж не по собственной воле,вернуться в свой глухой и сонный Беарн, где, конечно же, придется столкнуться снеприкрытыми насмешками. Люди склонны ненавидеть своих земляков, совершившихослепительный взлет из окраинной провинции, – но еще более яростно онииздеваются над теми, кто потерпел неудачу и вынужден был вернуться назад, вунылую глушь…

Он нисколечко не сомневался, что госпожа де Кавуа неколеблясь приведет при нужде свои угрозы в исполнение. Ей это, безусловно,удастся. Ей всегда все удается. Она, наверное, единственная женщина в Париже,не связанная с кардиналом тайными делами или романтическими узами, которую онпринимает исключительно ради удовольствия побеседовать с веселой и умной дамой…Второй такой не было и нет. Приказ о высылке из Парижа кардинал подпишет неколеблясь – если только не примет других, более решительных мер, оскорбленныйтем, что похождения гасконца невольно бросили тень на него и его людей.